НА ПОЭТИЧЕСКОЙ ВОЛНЕ
Я УНЕС ТВОЙ НЕЖНЫЙ ПОЦЕЛУЙ В СИНИЕ ПРОСТОРЫ
МОРЯ...
Судьба Альфреда Фохта во многом схожа с судьбами его поколения.
Детство прошло в Казахстане, а в конце пятидесятых семья приехала в Калининград.
И ей же, судьбе, было так угодно, чтобы Альфред полюбил море и вся его жизнь
прошла в дальних плаваниях. Он навсегда останется благодарен тем писателям его
юности, которые раздували в душе парус романтики его будущих путешествий. Только
мало, считает Альфред, писателей, пишущих о море... Антуан Сент-Экзюпери тоже
сетовал, мол, мало писателей в небесном океане. И всё же действительно водной
стихии повезло больше. Если не так много у неё хороших писателей, зато
преданных ей, пожизненно влюблённых в неё – очень много. И рядовые мастеровые
моря пытаются выразить свою любовь в стихотворных строках. Так что и здесь
Альфред Фохт не исключение. С той лишь разницей, что кто-то посвящает
поэтические строки морю с той самой минуты, когда его глаза впервые увидели
горизонт и вобрали в себя пространство воздуха над темной толщей вод, а Альфред
долгие годы плавал по этим водам, и вдруг выплеснулись строки из души...
Я унёс твой нежный поцелуй
В синие просторы моря,
Ты в разлуке нашей не горюй,
Я вернусь с жемчужиною
вскоре.
Пусть тебя разлука не томит,
Горькою тоскою не печалит,
Моё сердце для тебя стучит,
И об этом только море знает.
Ему приходилось работать в высоких широтах сурового Севера,
в Норвежском море у острова Ян Майи, где в октябре уже так холодно, что ветер
леденит руки. А рыба идёт, и нужно выбирать на борт сети, которые сразу же
покрываются инеем. Рыбы так много, что, когда судно накреняется, через планшир
льётся серебряная река. Альфред – бондарь, и подчас ему с мастером достается
больше других – орудуют, как заводные. То и дело гнётся ручка зюзьги, а спина…
кажется, и не разогнёшь её больше. А когда сильно штормит, волна разбивается о
форштевень, разлетаясь на множество мелких брызг, и, едва прикоснувшись к
такелажу или снастям, они превращаются в лёд. На аврал выходят все, скалывают
лёд, и так каждые два часа. Но даже при такой работе Альфред успевает видеть
чудное мерцание полярного сияния. А в иные вечера небо окрашивается такими
неправдоподобно-великолепными красками, что кажется, ты на другой планете.
Хотя, впрочем, именно такие краски Альфред видел на полотнах Рокуэла Кента,
художника, влюбленного в величественную красоту зимнего Севера.
Но какое счастье, что судно движется в южные широты, и вот
на рассвете перед уставшим взором моряка возникают лазурные воды Адриатики.
Теперь можно расслабиться. Мускулы натруженных рук стонут от нежного
прикосновения солнца и слабого ветерка, несущего едва уловимые запахи родины.
Стоянка в Венеции непродолжительна, архитектура древнего города пышна,
величава. Катер причаливает к главной площади Венеции Марко Поло, которая уже
зажгла свои гостеприимные фонари. Оркестрик из трёх-четырех музыкантов играет
что-то светлое и печальное. Мелькают горбатые мостики, кривые улочки, на которых
трудно разойтись двоим. Через Гибралтар – выход в Атлантику. Прощай, Венеция!
Вот здесь уже просторы. Ночи становятся чернее и томительнее. Крупные яркие звёзды
отражаются в водах океана. И стоит устремить взгляд в небо, приходят строки,
только успевай их записывать в тетрадку.
Прохладой осени дохнуло,
Зажглась листва одной свечой,
и лето шумное уснуло,
прикрывшись листьев епанчой.
Пропитан воздух сизой влагой,
трава в росе полдня стоит.
В болоте тихо стонут ляги,
и птица с птицей говорит.
Сверкнёт на солнце паутинка,
и солнца луч слепит глаза,
а на прогалинке рябинка
манит, рубинами дразня...
Ещё недавно лес чудесный
листвою сочною шумел,
встречал рассвет зелёной песней,
а вот сегодня – погрустнел.
Вчера ещё листок держался
на ветке клёна, чуть дыша,
и вот уже он оборвался
и в даль чужую побежал.
В нём словно кровь смешалась
с златом
иль солнца луч в него проник.
Он перед жизненным закатом
высокой красоты достиг.
Почему эти строки приходят в Аргентине? Почему так томит воспоминание
об осени, о непритязательных деревьях родного края?
Влажность воздуха усиливается, под утро на планшире
собирается влага – вошли в тропики. Проведёшь по планширу ладонью – вода… Влага
– бич крашеных поверхностей, и тут уже не до стихов матросу. Вытирать, счищать,
засуричевать. От борта вспархивают стайки летучих рыб. Скоро пересекать
экватор. Молодые моряки волнуются, ведь их будут крестить. Ну а старые моряки,
такие, как Альфред, нарочито поддают страху в разговорах на эту тему. Но вот
танкер «Рогов» перешёл экватор, закончился праздник, плещутся волны, горят звёзды
и снова приходят на ум стихи:
Быть может, это сон
у русской
нивы,
А может, это песня журавля.
А может, это соль России,
И ею вся земля полна.
***
Пусть сохранится всё,
что создано навеки:
Картины, храмы, лира
и стихи.
И в тот последний миг,
когда сомкнутся веки,
душа запомнит все
земные сны.
Есть люди, таящие в себе нечто очень дорогое для них. В
плеске волн, в голубизне небосвода, в улыбке ребёнка, в каждой травинке видит
теперь человек гармонический мир. Он празднично красив, и красоте этой нельзя
нанести урона ни словом, ни плохой мыслью, ни взглядом. У человека, ощутившего
красоту мира, появляется потребность донести свои ощущения до других,
поделиться со всеми. Так происходит и с Альфредом. И у берегов Бразилии он
записывает в свою тетрадку:
У озера средь сосен
Ютится хуторок,
И над пологой крышей
Струится ввысь дымок.
Где бы ни находился Альфред, мысль возвращает его к родным
берегам. Как-то приятель показал ему репродукции картин Константина Васильева.
И Альфред взял их с собой в море. Так появился цикл стихов, посвящённых России.
Алёна в лес глухой вернулась,
Рукою плавно повела
И птицей лебедь обернулась
И с облаками уплыла.
Хоть жалко было
расставаться
С людской неласковой
средой,
Где каждый может
посмеяться,
Где трудно быть самой собой.
А в светлом мире
поднебесном
Ей много лучше среди птиц.
Она своя в кругу их тесном,
И для свободы нет границ.
В его заветных тетрадках – переводы из Гейне. Мощь и
нежность, глубина мысли гиганта поэтического Парнаса поражают Альфреда, и
хочется прикоснуться к его творчеству, очень хочется перевести на русский
поющие строки рожденного на Рейне.
Танкер «Никифор Рогов» пришел в район промысла кальмаров у
берегов Аргентины, 45 градусов южной широты,–и в тетрадку матроса каждый день
записываются строки…
С.Викарий
|