Дмитровский А. О судьбе (Продолжение темы)// «Калининградская правда». – 16.12.1997.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ТЕМЫ
О СУДЬБЕ
Настоящая публицистика,
как удар кремня о кресало, образует искру новой читательской мысли, влекущей к
дальнейшему поиску-обретению. Именно такова статья писателя Л.М. Старцева
"О книге рода моего" ("КП" 5 ноября с.г.). В самом деле,
каждый человек уникален и неповторим в своей физической и духовной организации,
но то и другое обеспечено в нём родителями, дедами и прадедами и всей глубинной
тысячелетней традицией, одинаково восходящей у всех нас к современникам
великого князя Владимира Красно Солнышко, стоявшего у истоков нашего
национально-государственного самосознания.
Но можем ли мы,
материалисты и культурологи, верить в судьбу? Если понимать под этим несколько
загадочным обозначением наши потенциальные родовые возможности, которые как бы
выдвигаются вперед, становясь целью нашего собственного самоутверждения и
самораскрытия, то, безусловно, можем и должны. Ещё древние греки утверждали,
что от судьбы никуда не уйдёшь, и у нас существует народно-философический
оборот речи "на роду написано", принятый, кстати, в классике (Пушкин,
А.К. Толстой, Г. Сенкевич). И при всей долженствующей национальной
соборности у каждого из нас своя родовая запись.
Наряду с физической
родовой генетикой существует нравственно-психологическая генетика поколений.
Она образует духовный генофонд рода, который в каждом новом поколении
обогащается и возрастает в соответствии со своей внутренней логикой на благо
каждому и нации в целом или же – увы! – преступно-бездумно разбазаривается с
гибельными последствиями для всех. Положение осложняется тем, что иногда сам
родовой код охватывается злым недугом, о чём более ста лет назад предупреждал
Салтыков-Щедрин: "Вдруг словно вша нападает на семью и начинает со всех
сторон есть. Расползается по всему организму, прокрадывается в самую сердцевину
и точит поколение за поколением. Появляются коллекции слабосильных людишек,
пьяниц, мелких развратников, бессмысленных правдолюбцев и вообще неудачников".
Это национальный апокалипсис. Но также мы все знаем благодатные многосемейные
роды-кланы на всех социальных уровнях русского общества: княжеские и
крестьянские, дворянские и купеческие, священнические и рабочие. Так значит,
надо уметь работать со своим родовым кодом, умело вторгаясь и корректируя его
скрытую информацию, а уж тем более надо уметь его читать и строить жизнь в
соответствии с теми созидательными возможностями, которые в нём заложены и
которые всегда неисчерпаемы.
Бывая каждый год на своей
малой Родине, я собираю местные рассказы и предания – неисчерпаемый
кладезь народно-родового опыта. Так вот, был давным-давно в селе Баклани
молодой хлебопашец, который запил по-чёрному, так что на нём были готовы
поставить крест, а он вдруг... влюбился и на свадьбе объявил миру: "Пью
последний раз в жизни!" Хватил – и стакан об пол. И действительно, в жизни
больше ни капли в рот, и детей народил таких, которые, как в песне, "тучей
сидят за столом". И теперь на селе его внуки и правнуки благословляют память
своего предка, который обрёл в себе силы, чтобы стать человеком, и тем самым
обеспечил их существование на земле.
Развитие семейно-родового
самосознания по исторической вертикали и чувства семейно-клановой соборности по
современной горизонтали благодатно и спасительно для каждого. Мы несём высшую
ответственность, как бы перед Богом, за себя и детей, но также мы ответственны
за наследие предков, за них самих, как живых, становящихся средоточием нашей
спасительной нравственной энергетики. Вглядываясь в родовое прошлое, мы как бы
смотрим на себя глазами предков, которые страждут о нас как о людях достойных,
ставших их собственным высшим оправданием. Человек, сберёгший память предков,
сам становится бессмертным в памяти поколений, а для всего этого надо делать
развернутые родовые записи, составлять фамильные альбомы, хранить семейные
реликвии. Иметь в виду, что каждый дом, квартира – это одновременно храм
предков и купель потомков.
Хотелось бы мне побывать в
Исландии. Пока я видел с борта СРТ только южный берег этого чудного острова.
Белые домики, как будто у самой воды, и в небесах ледяная линия гор… Так вот,
каждый исландец знает поимённо все три десятка своих прямых предков, начиная с
Ингольфа Арнарсона и его спутников, высадившихся на острове примерно в 87 году.
Для них история родного народа – это одновременно их личная родовая история, и
те прославленные саги о первых поселенцах – о Ньяле, об Эгиле – получили
продолжение в последующих поколениях, и теперь в каждой семье свои родовые
саги, на которых воспитываются дети. Полезно также перечитать книгу
В.В. Овчинникова «Ветка сакуры» и обратить внимание, с каким почти
религиозным чувством относится каждый японец к своей фамилии. Кажется, опасность
пресечения рода у них сопоставима лишь с концом света.
Для нас, русских, всё это
естественно и органично, ибо культ Дедов, культ Рода восходит к общеславянским
языческим истокам, и затем он обогащался и возрастал в христианских
представлениях о сакральном происхождении семьи, о Радунице и Фоминой неделе, и
о рождении детей, как о стяжении Господней благодати. И сейчас, чтобы не
оказаться нацией, по которой уже звонит колокол, важно актуализировать,
восстановить в себе спасательную семейно-родовую память и привести личную и
общенациональную судьбу в соответствие с ней. Вот умер Григорий Григорьевич
Пушкин, и нация обеднела. Пресеклась великая шестисотлетняя фамилия, давшая миру
гения. Но мы так же беднеем в именах и генетике с исчезновением любой другой фамилии.
Так пишите родовые повествования, дабы стяжалась благодать на ваш род, духовно
богатый и исторически бесконечный!
И в заключение да будет
позволено немного личного. Мой прадед Василий Ники-форович Дмитровский с семьей
сам-восем жил в селе Красный Рог, в наследственном имении А.К. Толстого, а
мой дед Тимофей мальчиком учился в земской школе, которую поэт содержал на свои
средства. Об этой школе и о своих добрых и даже дружеских отношениях с местными
жителями он сам писал Маркевичу после отмены крепостного права: "И
заметьте ещё, что у меня самые лучшие отношения с моими бывшими крестьянами,
что им никогда не приходится жаловаться на меня, что я продолжаю им помогать то
деньгами, то дровами, что я позволил им пасти скот на всех моих полях, что я
лечу их, когда они больны, что у них бесплатная школа. Пишу всё это в
доказательство того, что мы с ними добрые друзья".
Так моим сущностным
мотивом жизни стало осознание того, что мои предки соприсутствовали в этом
высоком мире добра, который олицетворял собою наш великий земляк и поэт, а в
отношении его стихов «Колокольчики мои» и «У приказных ворот» у меня ощущение
такое, что я знал их наизусть изначально, они у меня как будто в генетике. И не
потому ли я стал учителем и даже филологом и вот сподобился написать об Алексее
Константиновиче Толстом в знаменательный год его 180-летия.
Благословен странник,
обретший согласие с судьбой!