Валентин Зорин написал странную книгу, вошедшую в серию "Тайны старого города", – "Корона отступника". Она буквально несколько дней назад поселилась на прилавках и глядит на читателя суровой обложкой. Оформление авторское... Книга – 18-я по счету. Валентин Николаевич – и киник, и стоик, и... лирик. Поговорим?

– Что такое писатель, Валентин Николаевич? И чего ему, собственно, надо?

– Незадолго до своей смерти наш земляк – писатель Олег Павловский – сказал мне в полушутку: "Знаешь, ты не писатель, а как бы это точнее определить?.. Ты – выдумщик!" Получился совсем крохотный спор на тему: что такое "правда жизни в литературном выражении – спор несколько самопародийный. Ибо если был Глеб Успенский, то был и Александр Грин (которому, кстати, я посвятил одну из своих книг); если Куприн написал "Поединок" и "Яму", то есть у него такие вещи, как "Суламифь" и "Звезда Соломона"… Литература (простите за банальность!) – как вселенная, всему и всем хватит места. А немного позже мне вспомнилось, что по-чешски «писатель» – «списователь», т.е. бытоописыватель. А если вспомнить, что чешский народ всегда считался образцом иронического спокойствия и стабильности, то, похоже, самое-то правильное для того, кто держит в руках перо, – описывать, фиксировать окружающую его жизнь. Разумеется, не с сиюминутных позиций – это дело газетчиков, журналистов (по-чешски "дописователей"), а улавливая тенденции, главные направления развития или деградации общества, народа, государства. Ну а поскольку каждый творческий человек способен судить об этом, лишь пропуская процесс осмысления "через себя", то его личный опыт,
его воображение, если хотите, своеобразный комплекс неполноценности или недополученности и дает окраску этому процессу. И стремление к выдумке, к "перемещениям" во времени – это, чаще всего, стремление уйти от действительности. В сущности, это попытка "переиграть" уже бывшее, подсознательно "наметив" в нем и для себя местечко. Попытка, разумеется, нелепая, но...

– Писатель руководит своим замыслом, вымыслом, или
замысел ведет автора? Какая сверхзадача у вымысла-замысла в России, по крайней
мере?

– В мае 1959 года на Первом Всесоюзном семинаре Союза писателей СССР, устроенном для начинающих прозаиков (у всех участников вышло по первой книжке) в Доме творчества "Маледевка" под Москвой, Леонид Соболев (тот самый, «Капитальный ремонт» и т.д.) сказал мне: «Надо делать личную биографию!» У меня к тому времени было уже 14 лет трудового стажа – дитя войны, репрессий, маргинал… Я тогда немного обиделся, но он-то наверняка имел в виду именно степень «качества» при пропуске виденного «через себя, свой опыт». Правда, тот семинар, среди участников которого были Виктор Астафьев, Юрий Казаков, Глеб Горышин и многие ныне известные прозаики, посвящался необходимости создания произведений о бригадах коммунистического труда – запускался механизм таких формаций, нужен был нравственно-этический, да и просто привлекательный фон. Юрий Казаков тогда написал рассказ "Звон брегета" – о Лермонтове, опоздавшем на встречу с Пушкиным, чем вызвал бессильный гнев руководства. Нужных Кремлю произведений семинар тогда не представил. Вот и ответ.

В этом случае как бы вскользь запечатлено то, как образуется некая "критическая масса", порождающая взрыв или его подобие. На тот семинар были затрачены огромные средства – он продолжался больше месяца, а результатом стал, в сущности, единственный рассказ – гениальный, но абсолютно "минусовый" для устроителей действа. Образец ухода творческого человека от действительности – в вымысел. Но вымысел на том или ином фоне – это еще и стремление смоделировать будущее методом наложения на сегодня "лекала" вчера. Вспомните из истории, какой болотно-спокойной была Россия, её глубинка перед заявлением «Земли и воли» – всё это есть у Чехова, Бунина, многих других. Им-то врать было незачем, а гневаться по поводу людского скотства – да сколько угодно! Тогда интеллигенция, в том числе и творческая, отправилась в сугубо политический вымысел типа "Манифеста" и снов Веры Павловны. И тогда, между прочим, книжный рынок был перенасыщен "Похождениями разбойника Ваньки-Каина", "Петербургскими трущобами и "Рокамболями"... Любопытные, знаете, вырисовываются ассоциации!

Ведь и сегодняшняя Россия (определение "новая" тут ни к чему!) вошла в "штопор" перемен по воле того или тех. кто прежде стоял у ее руля. "Критическая масса" застоя породила детонатор. А взрывам, похоже, греметь еще долго...

– Судя по библиографической аннотации, в вашей жизни было немало интересного. А ведь это современность! Почему же из 18 ваших книг лишь 2 посвящены современности? «Заложники» и «Комиссар флота»...

–  Ну, "Слоны Брамапутры" и "Матросы" – это тоже современность. Ряд повестей, посвящённых современным проблемам, публиковались в журнальной и газетной периодике. А потом – что такое "современность"? "Сегодня" через 24 часа становится "вчера". А "вчера" – это уже история. Если разобраться, в потоке времени все, кто жил когда-либо и живет нынче, – современники. Важно то, что нас всех связывает! Не напрасно вчерашним и нынешним политикам, как только приходилось трудно, требовались призывы: к Минину с Пожарским – в 1941-м, к Сергию Радонежскому, к святым Борису и Глебу – нынче... Ощущая такую связь, можно без особой опаски углубляться в далекое прошлое – ведь люди не изменились по сути, просто в каждый временной отрезок у них разные реальности. Это прекрасно понимал Лион Фейхтвангер, а позже – Валентин Пикуль.

– Так сложилось, что все уже увидевшие свет книги, серии «Тайны старого города» иллюстрированы их авторами. У Андрея Пржездомского – это выполненные тушью миниатюры-урбины, у Авенира Овсяиова – фотографии, многие из которых уникальны. Ваш роман иллюстрирован черно-белыми аппликациями...

– Слава Богу, вы не назвали их рисунками. Ибо рисовальщик я никудышный. А вот вырезать из цветной бумаги разные силуэты любил всегда. В свое время ряд музыкальных новелл для Сочинского и Краснодарского ТВ я иллюстрировал именно такими аппликациями – получался неплохой видеоряд. Во всякой исторической прозе, как бы тщательно (в смысле подробностей) она ни была написана, наличествует определенная условность. И мне подумалось, что и оформление такой прозы должно быть несколько условным.

– Думаю, вы обратились к личности Альбрехта Гогенцоллерна не только потому, что вы с ним земляки… Несколько слов о "главной" теме романа.

– Меня всегда интересовал парадокс личности, которая рубит ветку, на которой сидит, но вслед за тем умеет забраться на вершину дерева. Таким был король Генрих IV, Мартин Лютер… Таким был и последний магистр Тевтонского ордена Альбрехт Гогенцоллерн. Для сегодняшних бытописателей – поле широчайшее! Меня же всегда тянуло в вымысел, в фантазию: так уже сложилась жизнь, что всегда хотелось понадежнее защититься, да не всегда удавалось. В противоречивой же судьбе Альбрехта, "нырнув" в исторические коллизии, можно было попытаться отыскать и сходство с нашим временем... Так вот и родился роман-хроника "Корона отступника", только что увидевший свет. Роман о творце истории, который, в сущности, не смог обрести в личной жизни даже минимального счастья. Есть о чем задуматься!

– Писатель создает фантомы, которые порой, для самого автора уж, точно, – «живее всех живых». Не тяжко жить в их обществе? Не пытаются диктовать?

– Персонажи живут своей жизнью. Я не позволяю им влезать в мою, не даю командовать. Я – режиссер, они – актеры, совершенно мне подвластные.

– Простите, имея в виду сложности быта и тяжесть каждого конкретного вашего "сегодня", спрашиваю. Скажите мне, опираясь на себя самого: жить хорошо? Стоит овчинка выделки?

– Стоит. А вот сколько стоит, я не знаю!

Записала

Наталья
ГОРБАЧЕВА.