НА ПОЭТИЧЕСКОЙ ВОЛНЕ

Я УНЕС ТВОЙ НЕЖНЫЙ ПОЦЕЛУЙ В СИНИЕ ПРОСТОРЫ МОРЯ...

 Судьба Альфреда Фохта во многом схожа с судьбами его поколения. Детство прошло в Казахстане, а в конце пятидесятых семья приехала в Калининград. И ей же, судьбе, было так угодно, чтобы Альфред полюбил море и вся его жизнь прошла в дальних плаваниях. Он навсегда останется благодарен тем писателям его юности, которые раздували в душе парус романтики его будущих путешествий. Только мало, считает Альфред, писателей, пишущих о море... Антуан Сент-Экзюпери тоже сетовал, мол, мало писателей в небесном океане. И всё же действительно водной стихии повезло больше. Если не так много у неё хороших писателей, зато преданных ей, пожизненно влюблённых в неё – очень много. И рядовые мастеровые моря пытаются выразить свою любовь в стихотворных строках. Так что и здесь Альфред Фохт не исключение. С той лишь разницей, что кто-то посвящает поэтические строки морю с той самой минуты, когда его глаза впервые увидели горизонт и вобрали в себя пространство воздуха над темной толщей вод, а Альфред долгие годы плавал по этим водам, и вдруг выплеснулись строки из души...

Я унёс твой нежный поцелуй

В синие просторы моря,

Ты в разлуке нашей не горюй,

Я вернусь с жемчужиною

                        вскоре.

Пусть тебя разлука не томит,

Горькою тоскою не печалит,

Моё сердце для тебя стучит,

И об этом только море знает.

Ему приходилось работать в высоких широтах сурового Севера, в Норвежском море у острова Ян Майи, где в октябре уже так холодно, что ветер леденит руки. А рыба идёт, и нужно выбирать на борт сети, которые сразу же покрываются инеем. Рыбы так много, что, когда судно накреняется, через планшир льётся серебряная река. Альфред – бондарь, и подчас ему с мастером достается больше других – орудуют, как заводные. То и дело гнётся ручка зюзьги, а спина… кажется, и не разогнёшь её больше. А когда сильно штормит, волна разбивается о форштевень, разлетаясь на множество мелких брызг, и, едва прикоснувшись к такелажу или снастям, они превращаются в лёд. На аврал выходят все, скалывают лёд, и так каждые два часа. Но даже при такой работе Альфред успевает видеть чудное мерцание полярного сияния. А в иные вечера небо окрашивается такими неправдоподобно-великолепными красками, что кажется, ты на другой планете. Хотя, впрочем, именно такие краски Альфред видел на полотнах Рокуэла Кента, художника, влюбленного в величественную красоту зимнего Севера.

Но какое счастье, что судно движется в южные широты, и вот на рассвете перед уставшим взором моряка возникают лазурные воды Адриатики. Теперь можно расслабиться. Мускулы натруженных рук стонут от нежного прикосновения солнца и слабого ветерка, несущего едва уловимые запахи родины. Стоянка в Венеции непродолжительна, архитектура древнего города пышна, величава. Катер причаливает к главной площади Венеции Марко Поло, которая уже зажгла свои гостеприимные фонари. Оркестрик из трёх-четырех музыкантов играет что-то светлое и печальное. Мелькают горбатые мостики, кривые улочки, на которых трудно разойтись двоим. Через Гибралтар – выход в Атлантику. Прощай, Венеция! Вот здесь уже просторы. Ночи становятся чернее и томительнее. Крупные яркие звёзды отражаются в водах океана. И стоит устремить взгляд в небо, приходят строки, только успевай их записывать в тетрадку.

Прохладой осени дохнуло,

Зажглась листва одной свечой,

и лето шумное уснуло,

прикрывшись листьев епанчой.

Пропитан воздух сизой влагой,

трава в росе полдня стоит.

В болоте тихо стонут ляги,

и птица с птицей говорит.

Сверкнёт на солнце паутинка,

и солнца луч слепит глаза,

а на прогалинке рябинка

манит, рубинами дразня...

Ещё недавно лес чудесный

листвою сочною шумел,

встречал рассвет зелёной песней,

а вот сегодня – погрустнел.

Вчера ещё листок держался

на ветке клёна, чуть дыша,

и вот уже он оборвался

и в даль чужую побежал.

В нём словно кровь смешалась

                        с златом

иль солнца луч в него проник.

Он перед жизненным закатом

высокой красоты достиг.

Почему эти строки приходят в Аргентине? Почему так томит воспоминание об осени, о непритязательных деревьях родного края?

Влажность воздуха усиливается, под утро на планшире собирается влага – вошли в тропики. Проведёшь по планширу ладонью – вода… Влага – бич крашеных поверхностей, и тут уже не до стихов матросу. Вытирать, счищать, засуричевать. От борта вспархивают стайки летучих рыб. Скоро пересекать экватор. Молодые моряки волнуются, ведь их будут крестить. Ну а старые моряки, такие, как Альфред, нарочито поддают страху в разговорах на эту тему. Но вот танкер «Рогов» перешёл экватор, закончился праздник, плещутся волны, горят звёзды и снова приходят на ум стихи:

Быть может, это сон

             у русской нивы,

А может, это песня журавля.

А может, это соль России,

И ею вся земля полна.

***

Пусть сохранится всё,

              что создано навеки:

Картины, храмы, лира

                          и стихи.

И в тот последний миг,

           когда сомкнутся веки,

душа запомнит все

                     земные сны.

Есть люди, таящие в себе нечто очень дорогое для них. В плеске волн, в голубизне небосвода, в улыбке ребёнка, в каждой травинке видит теперь человек гармонический мир. Он празднично красив, и красоте этой нельзя нанести урона ни словом, ни плохой мыслью, ни взглядом. У человека, ощутившего красоту мира, появляется потребность донести свои ощущения до других, поделиться со всеми. Так происходит и с Альфредом. И у берегов Бразилии он записывает в свою тетрадку:

У озера средь сосен

Ютится хуторок,

И над пологой крышей

Струится ввысь дымок.

Где бы ни находился Альфред, мысль возвращает его к родным берегам. Как-то приятель показал ему репродукции картин Константина Васильева. И Альфред взял их с собой в море. Так появился цикл стихов, посвящённых России.

Алёна в лес глухой вернулась,

Рукою плавно повела

И птицей лебедь обернулась

И с облаками уплыла.

Хоть жалко было

              расставаться

С людской неласковой

                   средой,

Где каждый может

               посмеяться,

Где трудно быть самой собой.

А в светлом мире

                поднебесном

Ей много лучше среди птиц.

Она своя в кругу их тесном,

И для свободы нет границ.

В его заветных тетрадках – переводы из Гейне. Мощь и нежность, глубина мысли гиганта поэтического Парнаса поражают Альфреда, и хочется прикоснуться к его творчеству, очень хочется перевести на русский поющие строки рожденного на Рейне.

Танкер «Никифор Рогов» пришел в район промысла кальмаров у берегов Аргентины, 45 градусов южной широты,–и в тетрадку матроса каждый день записываются строки…

С.Викарий